"Гуси-лебеди" - путешествие девочки в царство смерти.

Мы продолжаем разбирать образы смерти в привычных всем с детства сказках (пока - русских народных). Если раньше мы направляли внимание на отдельных персонажей - то иногда интересней рассматривать целиком сюжет. Особенно, если главного персонажа мы уже разглядели...

Итак, сегодня - "Гуси-лебеди". Если "Колобок" и "Курочка Ряба" - сказки простые - и даже для них вопросов и непонятностей оказалось немало... то уж тут можно ожидать того же, но в большем количестве.

Лучше, конечно, либо знать наизусть, либо представлять себе оригинальный текст. Причем - максимально приближенный к первоисточнику, то есть записанный Александром Афанасьевым в XIX веке. Очень популярна также более поздняя адаптация А.Н. Толстого - но её брать мы не будем.: это уже литературная сказка, её мифологическая основа так далеко, как только возможно. Нет, при должном навыке её можно "выцарапать" - но смысл? И тем более нет смысла рассматривать еще более позднюю адаптацию в виде мультфильма.

В общем, если успели подзабыть детство (или давно не рассказывали своим) - найдите вариант "по Афанасьеву". Он много где есть (например - здесь). Мы будем писать так, как будто читатель его видит в параллельном окне - без пространных цитат.

Первое, что нас наводит на мысль о том, что здесь интересно покопаться - это непосредственное (хотя и весьма пассивное) участие Бабы-Яги. Про неё и её образ было на канале совсем недавно была отдельная статья, если пропустили - почитайте.

Выведение её имени из санскритского "яджа", "жертвоприношение", "ритуальный обряд" нам кажется сомнительным. Но, кто знает...

Если кратко - Баба-яга, это образ непосредственно восходящий к древнему образу богини перехода между этим "миром" и "тем", миром живых и царством мертвых.

Второе, что сразу обращает на себя внимание (если читаете внимательно): в начале описана девочка, которая к концу сказки называется уже девушкой. То есть, мы сразу предполагаем, что речь про какой-то обряд инициации: вошла девочка, вышла девушка.

Нашу версию сразу же подтверждает не имеющее казалось бы никакого смысла изначальное прохождение девочки мимо печки, реки и яблони с однотипным (и значит - ритуальным) отказом пробовать их подношения - ржаной пирог, кисель и лесное яблоко.

В популярный пособиях для родителей "как рассказывать детям сказки" обычно указано: мораль тут в том, что если тебе предлагают - нельзя отказываться. Девочка-девочка, хочешь конфетку? Ты же читала сказку - отказываться нельзя...

С лесным яблочком все понятно - про роль леса, как "иного мира" было в той же статье, что про Бабу-Ягу. А вот пирожок и кисель... Ржаной пирожок... Стоп-стоп - так это же трансформировавшаяся погребальная еда древнего языческого славянского обряда. Киселем и сейчас заменяют сыть, напиток на основе лесного (опять же) меда. А твердое блюдо ушло еще дальше - поминальная кутья почти никогда не напоминает то блюдо, из ржи и меда, которое полагалось подавать живым на поминальной тризне (если помните - там не только ели, но и ели тоже).

В тексте у Афанасьева есть еще один важный момент: дорогу к домику Яги, в итоге, указывает ёж. Причем, специально зачем-то указывается: девочка хотела его толкнуть, но испугалась уколоться. Это сразу наталкивает нас на воспоминание о ритуальном уколе несмертельным ядом (как в вариантах "Спящей царевны" - не пушкинском, конечно, а западноевропейских народных, например). Для "второго рождения", связанного с посещением "страны мертвых" - очень подходящий вариант. В изначальном мифе, девочка, по-видимому, тоже испугалась - но уколоться ей пришлось. Учитывая, что еж еще и известный символ мудрости (в славянской и европейской животной символике) - то,мы имеем полное право предположить, что такой укол наносился кем-то сильно мудрым. Старым жрецом, например...

Текст ритуального отказа - "у нас дома такое не едят" сразу становится понятен: это не зажравшаяся девочка, а отказ пробовать "пищу мертвых". Но после всех событий, когда девочка находит потерянное (братец здесь для логики) и уносит его (при непротивлении Бабы-Яги - это ей не принадлежит) - она ест все то, что ей предлагают, чтобы успешно "завершить миссию".

Эта еда, уже после путешествия в царство мертвых не только ей не вредит, но и делает невидимой (как ветви яблони или прятание в печке) для гусей-лебедей.

И тут - основной вопрос: а гуси-лебеди, это вообще кто? Невозможно представить себе, чтобы народное сознание язычников путало двух этих совсем разных птиц. Даже, если речь не о домашних гусях, а о диких.

Всем знаком принцип "кое-кого нельзя называть". В первую очередь - по медведю, имя которого - это прозвище, подчеркивающее, что он "ведает мед" (опять мед). Скорее всего, до возникновения запрета на прямое именование, его называли "Бер" (как сохранилось в английском языке и в названии "дома Бера", "берлоге"). Не называли напрямую - но указывали самую существенную черту - тех кто занимал очень важное место в представлениях о священном.

А сохранившееся в северных мифологиях представление о диком гусе, как о "ездовой птице" души умершего человека - и образ его же у греков и кельтов, как посредника между людьми и богами - подсказывает нам: речь не просто о птице (хорошо знакомой, конечно же, создателям изначального мифа). Гуси-лебеди, это священные птицы, "психопомпы", проводники души умершего в загробный мир...

То есть, мы понимаем сюжет изначального мифа - о том, как истинное рождение, инициация достигается только через путешествие в страну мертвых. И ритуала, который ему соответствовал - женской (а скорее всего был и параллельный мужской) инициации. С изначальным отказом от перехода в число мертвых - отказ от поминальной пищи, с последующим возвращением оттуда (от лесной колдуньи, скорее всего) и правом на такое питание (в ограниченном количестве, чтобы не заметили духи "того света") - и всеми остальными правами.

Вошла в лес девочка - а домой вернулась уже полноценная девушка. Замуж можно выходить. И вообще. Второе рождение - состоялось.