Миф, Смерть и литература. Рожье спасающий Анжелику

И популярный в середине прошлого века фильм про Анжелику тут ни при чем...

История сюжета про славного (хотя и не христианского) воителя Рожье (Ружье, Роже, Руджьеро), сподвижника великого Роланда - это история про то, как античный миф, перетекая в литературу, теряет своё основное содержание - но становится основанием для множества живописных и прочих работ "на тему".

Сюжет живописцы брали из поэму итальянца XVI века Ариосто "Неистовый Роланд"... позвольте? Как Роланд? Если поэма о нем, то и подвиги должны быть описаны его, не так ли? Тем более, что любой помнит, что Роланд был великим европейским героем (если и не помнит про него больше ничего) - и вроде как, даже историческим, а не легендарным. Про Роланда и его приключения - тоже достаточно и картин, и описаний. Но поэма Ариосто (между прочим, одна из самых длинных за всю историю, хотя выражение "роман в стихах" обычно применяется к "Евгению Онегину") - не просто длинна но еще и обладает невероятно сложным и запутанным сюжетом. Роланд в ней - отнюдь не единственный главный герой (хотя и один из - и сквозной сюжет все-таки завязан на него).

В самом тексте Руджьеро зовут все-таки по итальянски, так и будем его называть. Текст же - компиляция сюжетов из двух источников: это так называемый "каролингский" цикл, французский (откуда, собственно, и Роланд) и "артуровский" цикл (откуда взяты большая часть сюжетов приключений). Как видим - все это представители северной европейской литературной мифологии. Но итальянец Ренессанса не был бы итальянцем, если бы не вплел в ткань повествования еще и творчески усвоенное им наследие античности.

Так и возник сюжет о Ружьеро и освобожденной им Аталанте. По сути - калька с сюжета о Персее и Андромеде, но измененного в соответствии со временем. Это не всегда можно понять, читая популярные переложения, но античная мифология была логичной: её сюжеты - не проявления безудержной фантазии или злоупотребления психоактивными веществами. Персей должен был продолжить свой род, для этого ему необходима была жена. Но герой не может жениться просто так - нужен подвиг. Убитая Персеем Медуза Горгона (вообще история общеизвестная, но если про неё и её продолжение хочется почитать отдельную статью - лайкайте эту, будет и про Персея) на супругу и мать детей не очень тянула (хотя, какие только истории не были с рождением детей у греческих героев). И в любом случае, она была уже покойницей. А Персей - уже совершившим подвиг (прошедшим инициацию, по факту) героем. Ну и Андромеда и её история закономерно вплетаются в миф.

Кратко, история такова. В самом начале романа "Влюбленный Роланд" (предшественника "Неистового Роланда") у Анжелики крадут волшебный перстень, который нужен... так, стоп. Весь роман мы пересказывать не будем, больно много времени займет. В общем, крадут перстенёк. Основное свойство которого - на пальчике у Анжелики он может делать её невидимой (это только одна из волшебных функций). Анжелика, кстати, принцесса (ну, это понятно, не крестьянкой же ей быть: время романов о крестьянках еще не пришло) Китая, дева-воительница. После случается много чего, главное - перстень оказывается у Руджьеро. По прихоти злого колдуна (и автора романа) он совершает воздушное путешествие на гиппогрифе (да, как в "Гарри Поттере") - существе с телом лошади сзади и орла спереди. Почти, как крылатый конь Пегас у Персея - но гиппогриф же интересней, правда?

Иногда его верхом на крылатом коне и изображали. Йохан Петер Крафт (1842)

А в стремлении к рациональности, ближе к нашему времени - уже и конь без крыльев, и чудовище похоже просто на гигантскую рыбу с когтями (или ихтиозавра) - Арнольд Бёклин (1873)

Пролетая над морским берегом он видит там прикованную Анжелику (не пытайтесь понять, как крутая дева-воительница оказалась в таком положении, не получится), которую собирается съесть морское чудовище. Если интересно - сюжет опять же почти повторяет историю Персея и Андромеды, только Андромеду принесли в жертву чудовищу, как красивейшую жительницу края, на который это чудовище напало - а Анжелику, которая вообще из Китая, куда наш герой еще тогда не долетел... ну, в общем, принесли. Руджьеро её спасает, убивает чудовище, увозит Анжелику на гиппогрифе и немедленно начинает пылать к ней страстью. В мифе она бы за него вышла и они бы дали начало целой династии героев или какому-нибудь племени. В романе она от него убегает: перстень-то его у неё, он ей его отдал - а он же может делать хозяйку невидимой. Видимо, после битвы с чудовищем Руджьеро был непрезентабелен.

Её дальнейшая судьба состоит а)в убегании от всех молодых людей, которых встретит (благо, колечко при ней теперь) и б)в находке раненого мавра, которого она вылечит и полюбит. Что приведет Роланда (который в первой части успел в неё влюбиться) в то самое неистовство, которое... ладно, опять придется прерваться. Если стало сильно интересно - и сам роман и его пересказы легко найти.

Нам будет очень интересна картина на заставке. Это Жан Огюст Доминик Энгр, 1819 год. XIX век, так, на минуточку. Ранее барокко (оно же маньеризм) - двести лет, как кануло в Лету. Однако ж, перед нами - не что иное, как именно маньеризм. Хотя формально - романтическая картина на классический сюжет. На таком гиппогрифе невозможно будет не то, что летать - даже сидеть верхом. Но, плевать - зато какие у него красивые пёрышки! Какая выразительная поза! Руджьеро тоже прекрасен. Такой Георгий Победоносец на гиппогрифе (по тексту, кстати, основную службу ему сослужило не копье, а блестящий щит, который ослепил чудовище - ага, как у Персея, только не начищенный бронзовый, а золотой). Абсолютно не практичный доспех - но зато как красиво отливает темным золотом! Но центр и полотна, и нашего внимания - конечно же Анжелика. Которую, заметим, приковали к скале, чтобы её съело чудовище (оно, кстати, самый невыразительный персонаж здесь). Вы бы так стояли перед неминуемой смертью? Но разве не прекрасна её поза? А выражение лица "спасай давай, достал уже"? А шея, запрокинутая так, как будто у Анжелики вырос зоб (или "третья грудь", в таком огрехе обвиняли художника)?

Для сравнения - много более раннее полотно (начало XVII века, Филиппо Наполетано):