Тантал. Смертельная гордыня

Тантал - один из троицы обреченных на вечные муки в Аиде. Про Сизифа уже было, про Иксомена еще будет. Персонаж для многочисленных моральных историй.

Если Сизиф был бунтарем и лжецом, то Тантал - представителем "золотой молодежи", зазнавшимся и потому пострадавшим.

Был он сыном Зевса, за что земля, где его мать была царицей, была награждена текущими по ней золотоносными реками. Причем, такого масштаба, что Аляска может обзавидоваться: жители тех мест могли просто опустить руку в воду и им в неё приплывал золотой слиток. Уж за что конкретно, царь богов решил так наградить свою очередную кратковременную пассию - только ему и ей ведомо. Мы можем только догадываться.

Но, в любом случае, Тантал был полубогом. Более того, хотя у Зевса было много детей - он был любимчиком. По крайней мере, никто, кроме него не был постоянно допущен на пиры богов на Олимпе и другие их мероприятия. Собственно, пиры богов были не только развлечением - на них пился нектар и поедалась амброзия, которые и давали олимпийцам вечную молодость, красоту и бессмертие. Эти продукты, понятно, были запрещены для смертных. Но Тантал, по молодости, таскал их со столов - и приносил своим земным друзьям. Бессмертными их это не делало - но для здоровья было полезно. Это все подмечали - но никто не возражал: пойди-ка против любимчика Зевса! У его папаши есть волшебная штука, которая стреляет молниями... Да и отношение к Танталу было несколько снисходительным - перебесится, мол. Дело молодое.

Не перебесился.

Уже став старше, он решил украсть у отца (не у всех богов вообще, а лично у него - проверить, так сказать, пределы допустимого) собаку, которую Зевс когда-то посадил охранять похищенную им Европу. Украв - на сына хозяина пес даже не пикнул - переправил его на землю и спрятал у себя. Естественно, Зевс знал, кто преступник - но дал сынку возможность оправдаться. Послал к нему Гермеса с вопросом: не он ли взял песика выгулять? Тантал сообщил, что а)нет, не он и б)он вообще не в курсе, где собака. Более того, он поклялся жизнью всех своих родственников (водами Стикса ему было не положено клясться по статусу, так что - это был самый сильный вариант), что не брал собаку. Зевс-то понимал, что да как - но и в этот раз простил сына. Хотя и уже скрипя зубами.

Так или иначе, собака к хозяину вернулась, им была отправлена жить на Крит к Миносу. А тот позже подарил её Прокриде (эта история тоже уже была).

Но вечное прощение любых "шалостей" - стратегия не лучшая. Это знают все родители. Узнал и Зевс. Решив, что ему можно все, Тантал устроил самую главную пакость своей жизни. Кульминацию, так сказать.

Боги, как все знали, всеведущи. Тантал решил проверить, насколько они таковы на самом деле. Для начала он изобразил стремление отблагодарить богов за их пиры и сказал, что устроит им свой. Если кто и не хотел идти - то Зевс мягко намекнул, что ему это не понравится. Так что, все откликнулись на приглашение.

Запасясь их согласием, Тантал начал готовить "проверку всеведения". Для начала он убил своего родного сына, Пелопса. Разделал его - и отдал повару куски мяса, выдав за дичь. Понятно, что на пир был выставлено не только рагу из Пелопса, но и много чего еще. Так что, когда боги пришли в гости и сразу поняли, в чем подвох - голодными они не остались.

К мясу же Пелопса притронулась только богиня земли Деметра. Она только что отдала дочь замуж за Аида, изрядно печалилась по этому поводу и ничего не замечала. Ей осталась плечевая косточка, которую она сгрызла. Остальные же куски боги собрали вместе и из них воскресили Пелопса. Только на плечо ему пришлось поставить протез - после чего белое пятно на плече передавалось у потомков Пелопса из поколения в поколение.

На этой картине Хьюго Тараваля Пелопс уже воскрешен богами, а Тантал закован и сейчас будет препровожден к месту мучений в Аид.

Использование детей в пищу богами же не приветствовалось совсем (это вам не финикийский Баал). И в первую очередь - самим Зевсом, у которого в семье с этим было связано две очень мрачных истории. И об Баале, и о каннибализме отца и деда Зевса- в другой раз. Так что, ни любовь отца, ни полубожественный статус, ни вкусная еда - не спасли Тантала от наказания.

А за то, что проступок его был направлен против богов и их имиджа - наказание было сделано вечным (не как у Прометея). Рядом с горой, на которую Сизиф закатывал свой камень, появился волшебный пруд. Тантал был помещен в него со вделанными в камень ногами. Вода пруда доходила ему до горла, но, как только он хотел наклониться и попить - она сразу же уходила под землю и он оставался жаждать. Выпрямлялся - она опять поднималась. Тантал был голоден - и прямо над ним росло множество съедобных плодов. Но, как только он протягивал руку - налетал ветер, и ветки отклонялись в сторону, так, что и было не достать. В поздней античности к списку добавилось еще и наказание вечным страхом - прямо над прудом была, как считалось, размещена неустойчивая гигантская скала, которую тем же ветром всегда могло сдуть...

В качестве вишенки на торте, все потомки Тантала, кроме Пелопса, унаследовали извращенные склонности своего предка - но не любовь Зевса и других богов. Так что - они тоже готовили пиры из мяса своих детей (внук Тантала Атрей, правда там были не сыновья, а племянники), занимались инцестом с собственными дочерьми (другой внук, Фиест - брат Атрея, собственно его дети и попали на стол), неразумно хвастались перед богами своими замечательными детками (дочь Ниоба - за это Аполлон и Артемида убили... не её, но тех детей, которыми она хвалилась) и т.д.

В живописи сюжет "Пира Тантала" был не особо популярен (картина Тараваля выше - один из немногих примеров). Зато Танталовы муки (породившие соответственный фразеологизм) - изображались много и с удовольствием. Что понятно - сюжет пира не слишком приличный и способствующий аппетиту - а посмотреть на наказание очень полезно в воспитательных целях...

Джозеф Хейнц, 1535

Джованни Батиста Лангетти, 1660-е

Когда в XIX веке задались вопросом, "А чего он не убежал-то", а про вмуровывание ног в дно пруда уже забыли - Тантала стали изображать с цепью на шее. Мол, приковали. Это - Жан-Батист Мозе, 1834.